— Да. Я просто подумала, что вы, кажется… Мы до сих пор что-то ищем, я прикинула, уж не хотите ли вы… Не ожидала выжать из этого что-то ещё. В смысле — мы же просто ждём. Комитета…

— Ждём, — сказал я. — Что ж. Знаете… Хорошо будет сплавить это дело, Махалии нужна именно Брешь. Но пока мы его ещё не сплавили. Чем больше мы сможем им передать, тем лучше, по-моему…

Это было спорным утверждением.

Глубокий вдох, выдох. Прежде чем мы вернулись в штаб-квартиру, я остановился и купил нам кофе в каком-то новом заведении. Американский кофе, к отвращению Корви.

— Я думала, вам нравится ай тёрко, — сказала она, принюхиваясь.

— Да, мне нравится ай тёрко, но ещё сильнее мне наплевать, какой именно вливать в себя кофе.

Глава 10

На следующий день я прибыл на службу рано утром, но не успел ни сориентироваться, ни к чему-либо подготовиться.

— Тьяд, тебя требует эль жеф, — сказала Цура из-за стола дежурного, не успел я войти.

— Чёрт, — сказал я. — Уже пришёл?

Я прикрылся ладонью и прошептал:

— Отвернись, отвернись, Цура. Когда я прибыл, ты выходила в туалет. Ты меня не видела.

— Да ладно, Тьяд.

Она махнула на меня рукой и прикрыла глаза. Но на моём столе лежала записка. «НЕМЕДЛЕННО ко мне». Я воздел очи горе. Хитро. Пришли он это сообщение на электронную или голосовую почту, я мог бы утверждать, что ничего не знал о нём в течение нескольких часов. Теперь мне не отвертеться.

— Сэр?

Я постучал и просунул голову в дверь. При этом я обдумывал способы объяснить свой визит к Истинным гражданам. Я надеялся, что Корви не окажется слишком лояльной или честной и свалит вину на меня, если сама получила за это выволочку.

— Я вам нужен?

Гадлем взглянул на меня поверх края чашки, жестом указал мне войти и сесть.

— Слышал о Джири, — сказал он. — Что случилось?

— Да, сэр. Это… это была оплошность.

Я не пытался с ними связаться. Я не знал, поняла ли миссис Джири, куда пропала её бумага.

— По-моему, они просто, знаете ли, обезумели, вот и сделали глупость…

— Глупость с кучей предварительного планирования. Самая организованная спонтанная глупость, о которой мне когда-либо приходилось слышать. Они собираются подавать жалобу? Ждать ли мне нахлобучки из американского посольства?

— Не знаю. Было бы несколько дерзко, если бы они подали. Им не на что сослаться.

Они совершили брешь. Это печально и просто. Он кивнул, вздохнул и протянул мне два сжатых кулака.

— Хорошая новость или плохая? — спросил он.

— Э-э… плохая.

— Нет, сначала вы получите хорошую новость. — Он потряс левой рукой, театрально раскрыл ладонь и заговорил так, словно оглашал приговор: — Хорошая новость состоит в том, что у меня для вас имеется чрезвычайно интригующее дело.

Я ждал.

— Плохая новость. — Он раскрыл правую руку и ударил ею об стол с неподдельной злостью. — Плохая новость, инспектор Борлу, состоит в том, что это то же самое дело, над которым вы уже работаете.

— … Сэр? Я не понимаю…

— Что ж, нет так нет, инспектор, а кто среди нас понимает? Кому из нас, бедных смертных, такое понимание дано? Вы по-прежнему занимаетесь этим делом.

Он развернул письмо и покрутил передо мной. Я увидел штампы и тиснёные символы над текстом.

— Весточка от Комитета по надзору. Их официальный ответ. Вы помните, та маленькая формальность? Они не передают дело Махалии Джири. Они отказываются вызывать Брешь.

Я с силой откинулся на спинку стула.

— Что? Что? Какого чёрта?..

Он монотонно проговорил:

— Ньисему от лица комитета ставит нас в известность, что они рассмотрели представленные доказательства и пришли к выводу, что нет достаточных улик, чтобы предположить, будто имела место какая-либо брешь.

— Чушь! — Я уже стоял. — Вы видели моё досье, сэр, знаете, что именно я им передал, знаете, что нет никакого способа объявить это не брешью. Что они сказали? Каковы их доводы? Они сделали разбивку голосования? Кто подписал письмо?

— Они не обязаны излагать какие-либо доводы.

Он покачал головой, с отвращением глядя на бумагу, которую держал кончиками пальцев, как пинцетом.

— Будь оно проклято! Кто-то пытается… Сэр, это смешно. Нам надо вызвать Брешь. Они единственные, кто сможет… Как я буду расследовать это дерьмо? Я бещельский полицейский, вот и всё. Здесь происходит чёрт знает что.

— Ладно, Борлу. Как я уже сказал, они не обязаны излагать какие-либо доводы, но, несомненно, предвидя нечто подобное нашему вежливому удивлению, они всё-таки включили примечание и вложение. В соответствии с этим властным письмецом вопрос не в вашей презентации. Так что утешайтесь тем, что, каким бы неуклюжим вы ни были, вы их более или менее убедили, что дело связано с брешью. А произошло, объясняют они, вот что: как часть их «рутинного расследования», — озвученные им кавычки походили на птичьи когти, — всплыла дополнительная информация. Из проруби.

Гадлем порылся среди хлама у себя на столе и бросил что-то мне. Это оказалась видеокассета. Он указал на видеомагнитофон в углу кабинета.

Появилось изображение, скудное, сепийных оттенков, крапчатое от помех. Звука не было. Над показаниями даты и времени через экран по диагонали сновали автомобили в постоянном, но не слишком сильном трафике, между колоннами и стенами зданий.

— И что это я смотрю?

Я разобрал время и дату: немного за полночь, пару недель назад. Накануне обнаружения тела Махалии Джири.

— Что это такое?

Несколько автомобилей ускорились, понеслись огромными рывками. Гадлем размахивал рукой в плохо темперированной игре, дирижируя быстро перематывающимся изображением с помощью пульта, как будто это был полицейский жезл. Он проскочил через несколько минут записи.

— Где это? Картинка — дерьмо.

— Намного меньшее дерьмо, чем если бы была нашей, вот в чём дело, — сказал он. — Вот мы где. В глубокой ночи. Где мы, Борлу? Детектируйте, детектив. Смотрите вправо.

Проехал красный автомобиль, автомобиль серый, старый грузовик, затем — «Привет! Voila!» — вскричал Гадлем — грязно-белый фургон. Он прополз от правого нижнего к левому верхнему углу картинки, к какому-то туннелю, остановился, возможно, на невидимый сигнал светофора, и выехал за экран и с глаз долой.

Я ждал объяснений.

— Обратите внимание на пятна, — сказал он. Он перематывал вперёд, снова пуская машинки в пляс. — Они нам кое-что подсказали. Через час с мелочью. Привет!

Он нажал на воспроизведение, и появилась одна, две, три другие машины, затем белый фургон — должно быть, тот же самый, — двигаясь в обратном направлении, назад, откуда приехал. На этот раз угол наклона маленькой камеры позволил захватить его передние номерные знаки.

Он проехал слишком быстро, я не успел их разглядеть. Я стал нажимать на кнопки, встроенные в видеомагнитофон, сначала отбросив фургон назад, в поле зрения, затем проведя его на несколько метров вперёд и остановив. Это вам не DVD, приостановленная запись представляла собой мешанину призрачных линий и потрескиваний, запинающийся фургон на самом деле не остановился, но подрагивал, как какой-нибудь озабоченный электрон между двумя точками пространства. Я не мог чётко прочитать номер на пластине, но в большинстве мест то, что я видел, казалось одной из пары возможностей — vye или bye, zsec или kho, 7 или 1 и так далее. Я достал записную книжку и перелистал её.

— Идёт по следу, — бормотал Гадлем. — На что-то напал. У него что-то есть, дамы и господа.

Назад через страницы и дни. Я остановился.

— Какая-то лампочка, я вижу её, она старается включиться, осветить всю ситуацию…

— Чёрт, — сказал я.

— Воистину чёрт.

— Это он. Это фургон Хуруща.

— Да, это, как вы говорите, фургон Микаэла Хуруща.

Автомобиль, в который было уложено тело Махалии и из которого оно было выброшено. Я посмотрел на время на изображении. В фургоне на экране почти наверняка находилась мёртвая Махалия.